В день Михаила Архангела 21 ноября исполняется 55 лет со дня рукоположения в священники отца Дмитрия Дудко, духовника газет "День" и "Завтра".
Сегодня хочется хоть немного вспомнить беседы и встречи с дорогим батюшкой. Отец Дмитрий всегда говорил, что в мире существуют два народа — израильский — богоизбранный и русский — богоносный. Именно они определяют жизнь в Боге и во всем мире весь существующий духовный порядок. Именно они создают и четко определяют два центра, резко очерчивают нравственные контуры всей политической карты мира, старой и новейшей истории и определяют жизнь других стран и народов.
А как же Украина? — спросите вы, потому что любой разговор на любую тему сегодняшнего дня, даже наши помыслы — худые или хорошие — начинаются именно с нее, с Украины. Неужели все эти десять лет каждодневно тлел в разгоряченных головах братского славянского народа слабый огонек, едва наметившейся неприязни, а сейчас уже нескрываемой вражды, злобы, заражающий собой, как "Эбола" и других граждан "незалежной". Тлел, по-видимому, и раньше. В 1970 году я служил в рядах Советской Армии в Киеве, и тогда я уже слышал это вроде бы полуобидное "москаль". Кстати, подобного себе не позволяли, к примеру, ни узбек, ни армянин. Но теперь это уже не слабый огонек — а ревущий адский огонь неприкрытой ненависти, оголтелого национализма, адский огонь, вырвавшийся из-под спуда и опаливший собой наши сердца и наши души. Огонек-то действительно был, но куда же, хочется спросить, смотрели тогда наши правители всех рангов, из-за преступного попустительства которых мы почти потеряли целый народ. И мне слышится теперь взыскующий голос отца Дмитрия: "Украина… Окраина… У края…". Окраина — чего? У края — чего? Какой базы? Какой пропасти? Да, Украина сейчас на устах каждого человека, она тревожно поселилась в каждую душу. И сейчас за каждой Божественной литургией во всех православных храмах читается особая молитва о прекращении гражданской войны, о даровании мира и долгоденствия болящей украинской земле, такой разной по своему политическому устроению и единой — по божественному предопределению.
Церковь и государство
Отец Дмитрий был горячим патриотом, государственником. Есть такое определение: "Государство — это Господом дарованное Царство". Есть мифы — живые, живучие или доживающие. К последним принадлежит миф уставшей, состарившейся, диссиденствующей интеллигенции о том, что отец Дмитрий Дудко боролся с государством, с властями его держащими (отсюда — держава). Но "наша брань — не против плоти и крови,… но против духов злобы поднебесных" — и "всякая власть от Бога". Сам отец Дмитрий, пострадавший от власти никогда не дерзал восставать, например, на Сталина, перед личностью которого он преклонялся, а годы, проведенные в тюрьмах, считал самым благодатным временем своей жизни. Так вот — эта злоба духов поднебесных сильно борола русскую (советскую) империю и выражалась в крайнем безбожии, в агрессивном атеизме, против которого и боролся, не щадя своего живота, отец Дмитрий. Все же помнят это революционное время, даже так называемых демократов, как можно забыть их — демократы, убившие Сократа! Вот в ту пору некоторой части интеллигенции вдруг помстилось, что отец Дмитрий — наш, наше знамя борьбы с существующей властью. О людях, которые безоглядно, упорно сопротивлялись Христу, о. Дмитрий любил повторять слова апостола Павла об иудеях, забивших насмерть камнями архидьякона Стефана: "народ жестоковыйный, духу святому противящийся".
О. Дмитрий говорил, что если бы мы, русские люди, в одно и то же время единым духом встали на молитву, вздохнули об исцелении от болезней родного Отечества — то участь его одномоментно переменилась бы, была бы иной, сам бы воздух очистился. Тогда Отечество не возродилось бы, а воскресло. Об этом же говорил и наш другой соотечественник — великий русский поэт Юрий Кузнецов. Да, жизнь наша уже совсем иная. Прежде, в давние века, возьмем нашу историю. Когда нападал враг на Русь, то пост накладывался не только на молящихся, но даже и на домашнюю скотину. Сможем ли и мы так подняться на защиту некогда единого государства:
Стань священной и эта война,
Встань на молитву, родная страна!
Вспоминаю многие беседы, которые батюшка проводил в библиотеках, где регулярно записывал приходящих в общество трезвости. Он говорил: "Россия гибнет от водки, а мы собираем на "погорелье". Своим неучастием в грехе винопития помогаем всем страждущим избавиться от этого страшного недуга". Встречались и заядлые спорщики, упорно сопротивляющиеся "словам благодати, исходящим из его уст". Батюшка не спорил, но доказывал, убеждал, потом мог твердо прекратить: "Помоги тебе Бог, детка, разобраться".
Люди, которые не любят Церковь, говорят: "Вы же отделены от государства!" Но на самом деле никакого разделения нет. Все мы граждане одной страны, и мы трудимся на ее благо, соработничаем вместе, чтобы она нравственно возрождалась. Все мы — граждане одной Родины. Как вообще человек может быть отделен от государства, в котором живет?! Все мы должны трудиться в деле процветания — нравственного и духовного — со стороны Церкви, и материального — со стороны государства. Это и позволяет в обозримом будущем надеяться на симфонию Церкви и государства.
Семья
Семейный уклад батюшка ценил особо. Семейные пары батюшка исповедовал чаще всего вместе. Следил за их жизнью, молился за них, прилаживая их друг ко другу, удобнее по обстоятельствам их жизни. Однажды я застал его расстроенным:
— Приходила тут одна, разводиться хочет, в монастырь, видишь ли, собралась. А у них двое детей. Муж, видишь ли, выпивает. Что же, говорю ей, это крест твой. Слушать не хочет. Одно своеволие, своенравие, эгоизм в чистом виде. Послушала какого-то монаха. А они ведь семейной, мирской жизни не знают.… Да, пожалуй, крест семейной жизни потяжелее будет монашеского.… Почему так много разводов? Потому что слишком любим себя, свои страсти, грехи, а не образ Божий в себе. Как я его в другом человеке увижу — этот образ, если глаза мне застит самость.
— Мы, батюшка, расписаны, хотим развестись, но мы, слава Богу, не венчаны.
Батюшка тут же парирует :
— И апостол Петр, первоверховный и всехвальный, не был венчан, хотя имел двух детей, воспитывал их. Ну и что, что не венчались? Не может успокоиться батюшка. — Сколько лет прожили вместе! А семейная жизнь, уклад ее — это же клад!
Иногда о. Дмитрий слышит:
— Вот повстречал другую женщину.… Хочу.…
Батюшка не выдерживает, кипятится:
— Никто не хочет ничем жертвовать — ни собою, ни своими чувствами — потеряно чувство долга.
Семейным людям батюшка советовал читать Анну Каренину. "Толстой показал анатомию греха, распада семьи", — и добавлял: "Слава Богу, что на Руси был Толстой!". Приводил в пример Чехова, его любви к Авиловой. Как он не мог разрушить семью, где всегда царили любовь, чистота, верность, рядом — заботливый муж, мал-мала детишки, которые часто хворали.
Лик святых
Мы — в батюшкиной домовой церкви Успения Божией Матери. Служба окончена, и я со вниманием всматриваюсь в лики святых, крещусь на них. Икон здесь много. Но что это? Вижу черно-белую фотографию — строгое, внимательное, почти суровое лицо постника, изнеможенное жизнью, запомнившееся по репродукциям с известного портрета. Слышу голос о. Дмитрия:
— Да, не удивляйся — это Достоевский. Придет время — все русские писатели будут причислены к лику святых — и Лесков, и Гоголь, и Тургенев (перед которым батюшка благоговел), и Чехов.
— А Толстой? — спрашиваю я с опаской, памятуя его, мягко скажем, непростые взаимоотношения с официальной Церковью.
— И Толстой. Я всегда, за каждой Божественной Литургией вынимаю за него частичку, молюсь за него.
В том, что царь Иоанн Грозный, Распутин — святые — для него вне сомнения.
— И наши полководцы, — продолжает о. Дмитрий, — и Ушаков, и Суворов, сурово исполнявший все уставы церкви, сурово постившийся, написавший несколько канонов… Все будут причислены к лику святых.
Как показало время — адмирал Ушаков уже причислен к небесному воинству.
— Все они страдальцы, мученики, все они сострадали своему народу, носили его тяготы — с плачущими — плакали, с радующимися — радовались, и тако исполнили закон Христов.
Однажды батюшка спросил меня:
— Вот если бы ты увидел во время службы человека, задремавшего на скамейке, что бы ты сделал?
И, не дожидаясь ответа, молвил:
— Я бы подложил бы ему под голову подушечку, чтобы удобнее ему было. Может, он устал, после работы и в храм пришел.
Ранее, еще до священства, мне довелось на себе испытать его отеческую заботу. Я, возвращаясь домой с работы, вспоминаю, первый день Великого поста на чтение Великого канона преподобного Андрея Критского. В храм к себе я опаздывал. Тогда я позвонил батюшке. Он позвал: "Приезжай. Приедешь, и начнем читать". Дома напоил меня чаем и перед чтением канона неожиданно говорит: "Ты с работы и устал, надо передохнуть. Ты садись, а я буду читать". Возражать было бесполезно. Чтение канона происходило в домашнем храме о. Дмитрия — в алтаре (я уже был дьяконом). Была дочка Наташа, верная помощница — она пела и еще подошли чада на чтение канона "Откуда начну плакати окаянного жития моего деяний?.." — и было это не прочитано, а буквально проплакано с волнением и внутренней дрожью в голосе. Читали мы канон на батюшкиной квартире, в которой находился его домовой храм.
Домовой храм
Чтобы войти в алтарь или выйти из него, нужно было буквально протискиваться в боковую дверь, прилагая немалые усилия, чтобы не задеть по дороге иконы, не уронить их.
— Да, трудно войти в Царство небесное, продираться надо, — улыбается батюшка.
Домовой храм — святая святых последних лет батюшки. Благословил его создание в квартире — святейший патриарх Алексий II. Как мне помнится, ни у кого из священников подобного храма не только в Москве, но и в пределах святой Руси никогда не было. Он и по сей день существует, и в нем, хоть и не часто, совершаются службы. Среди многонаселенного города разными человеческими жизнями, судьбами со своими радостями и горестями — совершается Божественная литургия, приносится бескровная жертва за нас грешных. Только представить: соседи собираются на работу, дети в школу, идут в больницы, магазины, кто куда по своим делам — а тут рядом такая служба! Храм — корабль, и он проплывает по житейскому морю, по его неспокойным волнам. Храм, конечно же, никакого дохода не приносил. Было вспомоществование и материальная поддержка отдельных прихожан, а особенно поддержка настоятеля храма, в котором в последние годы служил о. Дмитрий.
— Батюшка, вы сегодня хотели выйти на улицу, погулять.
— Да-да, непременно пойдем….
Заканчивалась служба в домовом храме, и мы шли гулять.
— Куда потопаем?
— А куда глаза глядят. — Долго и медленно обходим дом, сидим в скверике, любуемся первою майскою зеленью.
— Батюшка, — спрашиваю скорее для того, чтобы исключить затянувшееся молчание, чтобы что-нибудь спросить. — А как вы относитесь к о. Антонию Гармаеву, к его книгам (одно время я им увлекался, читал его книги, проповеди).
Отвечает после долгого молчания с неодобрительной интонацией:
— Дерзает много, вольничает.
Батюшка много чертит палочкой на песке, молчит или дает односложные ответы.
— Может, устал? — думаю я и тоже никуда не спешу, и тоже молчу.
— Батюшка, может, еще отдохнете? — спрашиваю.
— Отдыхать будем на том свете…
Батюшка оставил богатое литературное наследие — романы, повести, рассказы, стихи, особое место занимают проповеди. Он говорил: "Книги мои — это особый разговор, но я считаю: все, что пишу, даже стихи, даже рассказы — это все проповеди.
